На фронте я был недолго. Войну в её подлинном виде я видел, когда борьба вступила в свою последнюю фазу. Мне не довелось самому испытать ни горечи отступления 1941 г., ни ужаса бомбёжек, ни голодной блокады Ленинграда, ни кровопролитной обороны Москвы и Сталинграда. Всё это стало долей других, и нам, молодому поколению, выпало счастье взять в руки Победу, которая по праву больше принадлежала тем, кто не дожил до неё, кто отстоял Родину в самые трудные 1941–42 гг.

Вспоминаю утро атаки. Туман сильно беспокоил не только высших офицеров, но и каждого, кому предстояло сражаться на передовых позициях. Особенно трудно было артиллеристам, лишённым, по существу, возможности вести прицельную стрельбу. Оставалось надеяться, что сила и мощь огня в состоянии будет перекрыть неизбежную неточность стрельбы. В общем, так оно и вышло, хотя и не везде.

И вот последние минуты ожидания. Стрелки стоят в траншее, смотрят вперёд, молча докуривают махорочные самокрутки. Вижу знакомого пехотного лейтенанта, такого же молодого, как я сам. Он проверяет готовность своих бойцов, подбадривает их. В голове нет даже мысли, что это его последние минуты: лейтенанту не придётся вернуться из первой же атаки. Вдруг раздаётся шипение реактивных снарядов – это «катюши», их длинные стрелы прочерчивают небо. Это сигнал для всех. На землю тотчас же обрушивается адский грохот. Быстро-быстро заговорили и две моих небольшие пушечки, стрельба ведётся максимальным темпом, снаряды летят в туман в сторону первой линии немецкой обороны. Об экономии боеприпасов думать не приходится. Ведь мы – пехотная артиллерия, и как только стрелковые части двинутся в атаку, должны сопровождать их, как говорится, огнём и колёсами.